Замечали, как перестает работать прежнее утешение «Не ной, все через это прошли и живы»? Оно больше не работает. Сегодня на смену ему приходит другой, куда менее удобный вопрос: «А зачем нам через это проходить?». За ним стоит не ватага нытиков, а первое в истории поколение взрослых, которое подходит к своей семейной наследственности не как к судьбе, а как к чертежу. Со всеми трещинами, опасными зонами и потенциальными обвалами. Их девиз — не «хватит ныть», а «хватит передавать дальше». О самой радикальной перестройке мы поговорили с писателем Карагаем и художником Ильей Смолиным.
Психологи любят метафору«чемодана», который мы тащим из детства. Но это слишком аккуратно. Для многих это не упакованный багаж, а неразорвавшееся минное поле, доставшееся по наследству. Ты идешь по своей взрослой жизни — карьера, отношения, свои дети — и в какой-то момент наступаешь на старую, почти забытую «мину»: паническую атаку из-за критики начальника, ледяной ужас перед конфликтом, необъяснимую ярость на плач собственного ребенка.
Поколение наших родителей и дедов чаще всего действовало по принципу«не тронь — и не рванет». Они ходили по полю на цыпочках, учили нас обходить бугорки и молчать. Нынешние взрослые — ровно те, кто останавливается, берет в руки щуп и карту, и говорит: «Хватит. Это поле нужно разминировать. Чтобы здесь могли свободно ходить мои дети».
- Классическое «это все из-за родителей!» — это тупик. Это как обвинять сапера прошлого, который заложил мину в 45-м. Да, он ее заложил. Но сейчас-то на поле стоишь ты, и мина все еще опасна. «Меня били, и я вырос нормальным» — это позиция того, кто гордится, что ни разу не наступил на конкретную мину. Но он продолжает жить на поле, - размышляет Карагай. - Новое поколение задает другие вопросы: «В какой момент срабатывает мой внутренний предохранитель? Какая именно ситуация — триггер? Какую эмоцию я НЕ УМЕЮ выражать, и она превращается в срыв?». Они работают не с обвинениями, а со схемой. Их цель — не осудить прошлое, а перепаять опасные контакты в своем настоящем.
Получается, они создают новую модель наследования. Да, возможно их дети не получат в подарок безупречный образец «идеального родителя». Зато они с младенчества получат что-то другое: родителя, который умеет извиняться. Который говорит: «Прости, я сорвался. Это моя старая боль, а не твоя вина». Который не боится слов «мне грустно» или «я не справляюсь, мне нужна помощь».
Этот ребенок вырастет не на идеальном, безопасном газоне (которого не существует), а с встроенной картой и инструментарием. Он будет знать, где лежат мины, которые уже обезврежены, и как работать с теми, что еще могут встретиться. Его сила будет не в броне, а в навыке сапера.
- На самом деле, в семьях, где не происходит таких вот эмоциональных всплесков и «красивых» скандалов, есть ежедневная дисциплина: вовремя лечь спать, чтобы не срываться утром, пойти к терапевту, как на техосмотр, выдохнуть и не крикнуть, выдержать паузу, - уверен Илья Смолин. – Здесь не говорят «хватит ныть», здесь разбирают шаг за шагом ситуации, но не из-под палки, а как само собой разумеющееся, чтобы в будущем не наломать дров.
По мнению наших собеседников, самое радикальное в этом поколении — даже не смелость посмотреть вглубь себя, а готовность стать последним звеном в цепи. Стать тем, на ком боль остановится. Не для того, чтобы поставить себе памятник, а для того, чтобы его детям было просто не о чем писать в будущих статьях про «детские травмы». Потому что главная травма — невысказанность и невидимость — уже будет исцелена.
